| Работа с травмой и перверсией в психоаналитической парной терапии. Вызовы и возможности. |
|
/теоретическая часть доклада на международной Летней онлайн-Школе "Дни Энрике Пишон-Ривьера" 1-7 августа 2021/ Валентина Шипилова - психоаналитический психотерапевт, кандидат IPA-Московской группы психоаналитиков, член Общества Психоаналитической Психотерапии (групповой член ЕFPP), член Секции психоаналитической парной и семейной психотерапии, Москва (групповой член ЕFPP) Вне зависимости от того, в какой стране, при каком политико-экономическом режиме и с каким социальным укладом мы живем и практикуем как парно-семейные психоаналитические терапевты, мы вынуждены констатировать очевидное и неуклонное изменение института супружества: от его традиционных форм не просто в сторону количественного увеличения многочисленных нетрадиционных форм брака, но прежде всего в сторону бОльшей хрупкости и нестабильности современных пар, в сторону их очень ранних разрывов. Зачастую в жизни одного субъекта существует множество брачных союзов. А в целом современные общества развитых стран по мнению многих психоаналитиков отчетливо характеризуются нарциссическими и перверсными чертами. И сегодня я хотела бы в своем докладе предложить взгляд на перверсию в супружеской паре и соответствующие вызовы для парно-семейных терапевтов с точки зрения универсальной и центральной для развития любого человека «эдиповой ситуации». Но не классического Эдипова комплекса Фрейда, а в более поздней трактовке Мелани Кляйн, позаимствовавшей термин у Фрейда и включившей в «эдипову ситуацию» также и фрейдовскую «первосцену», то есть воспринимаемые и воображаемые сексуальные отношения родителей. /1/ Как пишет современный итальянский парный аналитик Анна Мария Николо в статье «Пары и первертная связь», специфическая природа этой патологии по-прежнему не ясна, несмотря на многие открытия, как «столь же неясным остается и представление о сексуальной жизни, на которую культура и социальные изменения накладывают дополнительный отпечаток» /2/. Большинство современных авторов пока достигли согласия только в вопросе о возрастной границе перверсии, исключающей детский и подростковый возраст с их возможной регрессией к первертному полиморфному отреагированию (Glasser, 1979; Nicolo, 2009), пока в завершении развития образ сексуального тела не будет ограничен и зафиксирован гендерными различиями между мужчиной и женщиной. Таким образом под термином «первертный» в современном психоанализе принято подразумевать «фиксированную или организованную патологию» /2/. Которая согласно Кернбергу варьирует в рамках широкого континуума в сексуальном функционировании и поведении: от его нормального полюса с некоторой долей интегрированной агрессии, доминирования и мазохизма через первертный полиморфизм у пограничных или нарциссических личностей и до психопатических, психотических или асоциальных типов поведения с открыто первертными структурами. В последние же десятилетия были выявлены и довольно подробно исследованы не только невротические и структурные перверсии, но и специфические перверсные структуры характера, перверсные объектные отношения и перверсные формы переноса, основным признаком которых является вид симбиотической «перверсной» связи с объектом, а главным защитным механизмом становится сексуализация. Таким образом понятие «перверсия» с опорой на исследования таких авторов, как Арлоу, Реник и Рид, Zimmer, Этчегоен, Джозеф, Мельтцер, Розенфельд, Стейнер, Парсонс было расширено до вышеупомянутых категорий, не обязательно сопровождающихся сексуальной перверсией. К примеру, Микаэль Парсонс в одной из своих работ говорит так «В современном психоанализе преобладает мнение, что наличие у пациента первертной формы построения отношений является центральным фактором первертного функционирования, тогда как сама сексуальная перверсия – которую ранее считали основным фактором – рассматривается как всего лишь сексуализация первертных отношений пациента cо своими объектами (Parsons 2000)»/3/. Давая краткое определение перверсии Парсонс называет ее «сексуализацией избегания взаимности» /4/. Исходя из этого многие современные авторы развеивают ореол порочности и неприязни вокруг этого вида патологии и признают, что элементы перверсии могут присутствовать в психической жизни любого взрослого человека. Включая нас с вами, коллеги! Эти идеи я нахожу полезными для лучшего понимания симптоматики тех пар, члены которых имеют в анамнезе детские травмы, и особенно травмы инцестуозного характера. Поскольку для меня является вполне очевидным, что в ходе их лечения или консультирования приходится в том или ином объеме и качестве иметь дело именно с перверсной симптоматикой. Зачастую перверсная симптоматика разворачивается как на сцене буквально с первых минут обращения за помощью таких пар. Она сопровождается мощным контрпереносом терапевта и попытками членов пары втянуть его в перверсный сговор, заключающийся прежде всего в отрицании парой какого-либо аспекта непереносимой реальности, например, разницы полов и поколений, смертности, чувства беспомощности и тому подобного. А также атакой пары на аналитическую работу с целью «избежать психической боли и изменений» /3/. Поэтому одним из ключевых вызовов для парного терапевта в работе с перверсными парами является задача удержаться в аналитической позиции, удержаться от избегания контрпереносных чувств ярости или невыносимости посредством ухода в интеллектуальные интерпретации и разъяснения, и от отыгрывания этих чувств через «наказывающие» или «ставящие на место» интерпретации. Для понимании собственной роли в работе с парами и супружеской динамики мне как парному терапевту близки идеи специалистов школы объектных отношений и посткляйнианцев. Например, практикующего в настоящее время парного психоаналитика из Тавистокской клиники Лондона Мэри Морган, которая в одной из своих статей последних лет утверждает, что «целью парной терапии является помощь паре в достижении более созидательных отношений. /5/. Здесь слово «созидательных» относится в первую очередь к внутренней родительской паре, которая есть у каждого человека. Но далеко не у каждого эта интернализованная внутренняя пара обладает качеством «созидательности», т.е. способностью поддерживать интимное взрослое отношение за счет отказа в ходе психического развития от первичного объекта и преодоления эдипальной ситуации. Т.е. наряду с наличием взрослой интимности у пар, обращающихся к нам за помощью, «…возможно и образование взрослого парного отношения, обладающего аспектами регрессивного желания быть младенцем, располагающим матерью, которая обеспечивает все – и в эмоциональном, и в физическом, и в психическом плане» /5/. Если же говорить в этом контексте о пациентах с непосредственно перверсной структурой, то ее важнейшим элементом является агрессия. Цитируя Глассера /7/ фиксированный на ранней стадии развития «перверт испытывает глубинную жажду полного слияния с объектом и получения, таким образом, удовлетворения всех своих потребностей, безопасности и контейнирования агрессии. Однако для перверта объект всегда является поглощающим, обволакивающим или навязчивым….», то есть будет обладать им полностью вплоть до момента уничтожения отдельной идентичности перверта и его существования. Таким образом близость для перверта несет в себе неизбежность его собственного уничтожения. Одной из реакций на эту угрозу уничтожения является так называемая агрессия самосохранения, имеющая целью выход из опасной ситуации отношений с объектом или его устранение/разрушение. Но при этом несущий смертельную угрозу материнский объект одновременно является единственным объектом, который может удовлетворить все потребности перверта. И этот непримиримый конфликт разрешается применением им сексуализации, преобразующей агрессию самосохранения в садизм. То есть стремление разрушить объект трансформируется в желание причинять ему боль и контролировать, оставляя его в живых. За счет этого и объект сохраняется, и жизнеспособность отношений обеспечивается, пусть даже и в садо-мазохистком выражении. Для парных терапевтов это означает, что мы неизбежно окажемся в поле попыток отыгрывания садо-мазохистических импульсов и попыток установить жесткий контроль в отношениях с нами как с терапевтами со стороны перверсной пары или одного как минимум из ее членов. Но при этом у членов пары также появляется возможность столкнуться с реакцией терапевта как нового объекта, отличной от реакции ожидаемой и провоцируемой ими в первую очередь друг в друге. И соответственно у них появляется шанс идентифицироваться с новым объектом. С другой стороны, объектные переносы членов пары на терапевта позволяют разгрузить давление этих же переносов друг на друга. В результате образуется зазор, пусть даже на первых порах минимальный, между их жестко сцепленными самостями. Задачей терапевта будут проработка и закрепление данного достижения, постепенное расширение образовавшегося зазора и его трансформация в «третье» пространство парных отношений. Развивая идею «третьего» пространства в парной терапии, я позволю себе напомнить вам идею Рональда Бриттона, руководившего в прошлом отделением для детей и родителей в Тавистокской клинике Лондона. А именно его идею о «третьей позиции», формирующейся в триангулярном пространстве родителей и ребенка /1/. Соединив ее с идеями упомянутой мной выше Мэри Морган, и в частности с ее идеей о «созидательной паре» как психическом достижении, формирующемся в ранней триангулярной ситуации /5/. Но прежде необходимо обозначить, что в динамике взрослой сексуальной пары эдипальная констелляция в принципе является центральной вещью. И с точки зрения классической теории мы все знаем, что в эдипальной ситуации как стадии психосексуального развития есть 2 линии: идентификация с объектом (с одним из родителей) и выбор любовного объекта. И что в результате разрешения эдипа у субъекта устанавливается гендерная и полоролевая идентичность. С точки же зрения современного психоанализа первичное триангулярное отношение между матерью, отцом и ребенком закладывает основу всех последующих отношений ребенка на протяжении его дальнейшей жизни, включая супружеские и близкие сексуальные отношения. С опорой на те смыслы и модели взаимоотношений, которые ребенок переживает в эдипальной ситуации. Только отказавшись от всемогущественной фантазии, что он станет частью сексуальной пары с матерью или отцом, только признав и выдержав особую связь между родителями наряду с признанием того, что он не может помешать родителям образовывать пару, ребенок интроецирует «родителей-как-пару» в качестве психического объекта. Это важное психическое достижение ребенка, которое Мэри Морган обозначает как «интернализация созидательной пары», становится частью его психической структуры, отличной об более ранних типов, и обеспечивает ему во взрослой жизни способность удерживаться в собственном парном отношении. Если же столкновение с отдельным от него отношением родительской пары происходит до того, как у ребенка установились надежные отношения с матерью как отдельным объектом, эдипальная ситуация для него разворачивается и обнаруживается в последующих взрослых отношениях в крайне примитивной форме. Бриттон /1/ пишет о том, что в результате этого у ребенка формируется иллюзорная по своей природе эдипова конфигурация «как защитная система, направленная на отрицание психической реальности родительских взаимоотношений…. (что замечу в скобках является одной из составляющих перверсного симптомокомплекса). «Признание же ребенком отдельных от него отношений родителей друг с другом объединяет его психический мир,…в котором он существует вместе с обоими родителями. И в котором возможно существование различных объектных отношений…То есть создается трехстороннее пространство…ограниченное тремя участниками эдипальной ситуации, и всеми потенциально возможными между ними отношениями. Тем самым учитывается возможность стать участником неких взаимоотношений и находиться под наблюдением 3-го лица, а в равной мере стать и соглядатаем, наблюдающим отношения двоих людей» /1/. Таким образом благополучное разрешение эдипа приводит к появлению в психике того, что Бриттон (1989) называет «третьим», или «третьей позицией», «из которой возможно наблюдать объектные отношения», включая наблюдение и рефлексию своих собственных реальных взрослых отношений с другим в парной свЯзи. Замечу также, что именно эту «третью позицию» либо временно утрачивают обращающиеся за помощью пары, либо не имеют вовсе. И эту третью позицию для них создают парный терапевт, его кабинет и в целом пространство парной терапии. Дающие паре и каждому из ее членов возможность восстановить или впервые интернализовать «третьего» в ходе лечения. Способность занимать «третью позицию» с точки зрения психоаналитической парной терапии является важнейшей составляющей так называемого «парного психического состояния». Поскольку само «парное отношение» может при наличии «третьей позиции» у его членов выполнять функцию контейнера неизбежно возникающих в паре противоречий и конфликтов. Увы, далеко не всегда у обратившейся к нам пары это «парное отношение» возможно обнаружить. Естественно, важнейшее значение для терапии пары имеет собственная способность терапевта удерживать «парное психическое состояние» и соответственно его способность занимать эту «третью позицию» по отношению к паре – то есть, его «умение установить субъектную связь с обоими партнерами, но также, в то же самое время, умение остаться вне отношений и наблюдать пару» /6/. Хотя по мнению американского парно-семейного психоаналитика Дэвида Шарффа, наличие в паре перверсных проблем само по себе еще не означает, что супружеская терапия для них будет бесполезной или необычайно трудной, или череcчур трудной для парного терапевта. Но при этом Шарфф отмечает, что «для гетеросексуальной пары смещение сексуальной идентификации одного из партнеров или вторжение его альтернативной идентификации, а также наличие перверсной структуры и ее поведенческих манифестаций зачастую ставят вопрос выживания пары как целого» (8). Имея ввиду гомосексуализм, склонность к трансвестизму или фетишизму, эксгибиционизму или сексуальному акту с детьми одного из членов пары. Если говорить о возможностях терапии перверсных пар, то по мнению Анны Марии Николо именно работа с парой «позволяет нам ухватить самУ запутанную суть первертных партнеров, подчеркивая при этом и здоровые части их личности. Говоря о патологии членов такой пары, она указывает также на поражающую необыкновенную быстроту изменений: возможно, именно благодаря парному сеттингу «все выраженные во вне элементы собираются вместе в партнере, который бы оставался отщепленным и диссоциированным в индивидуальной терапии» /2/. И прежде чем перейти к клинической части доклада, мне хотелось бы обозначить только полюса широкого континуума современных взглядов на перверсию, которые я надеюсь проиллюстрировать случаем пары. Итак, в своей книге 1975 г «Перверсия: эротическая форма ненависти» /9/ известный исследователь гендерной идентичности и авторитет в понимании перверсии, американский психоаналитик Роберт Столлер аргументирует идею, что в ядре перверсного акта лежит желание причинять вред другим как реактивная реакция на травму, пережитую в детстве. Став взрослым и совершая перверсный акт с другим, человек торжествует так же, как кто-то торжествовал когда-то над ним самим, т.е. преобразует детскую травму в триумф взрослого. Либо фантазия о триумфе не отыгрывается им в действии, а «ограничивается грезой (либо придуманной самим, либо оформленной другими, то есть порнографией)». Результатом работы конструирования этой фантазии «является то, что сексуальные объекты человека дегуманизируются» до создания, лишенного человеческих качеств. Спустя 35 лет в статье 2010 г «Убийство психики: тираническая власть и другие точки на спектре перверсий» /10/, Ричард Тач говорит о континууме явлений, состояний и поведенческих паттернов, которые современные психоаналитики относят к перверсиям и первертности. И об особой клинической сущности, располагающейся на экстремальной стороне континуума – о так называемых «перверсных отношениях». Тач описывает «перверсные отношения» как такую конкретизацию отношений, которые благодаря этой конкретизации становятся «не более чем средством для обладания и контроля» над партнером «с целью удовлетворения собственных потребностей и желаний». То есть в такого рода отношениях сексуализированные потребности одного из партнеров в одностороннем порядке навязываются другому посредством использования специального рода маневров в обращении с ним, часто посредством проективной идентификации, лишая последнего «присутствия духа» «для участия в качестве равного партнера в совместном созидании разворачивающихся событий». Из своего клинического опыта могу сказать, что в последнем случае динамика пары как правило разворачивается вокруг обоюдной борьбы за контроль над телом одного из членов пары. Более травмированный и сексуализирующий свою потребность в безопасности член пары достигает контроля над своими травмирующими внутренними объектами посредством контроля над телом своего сексуального партнера, и это является для него как правило единственно доступным способом выживания. Потому что он чувствует, что если контролирует своего партнера, то он может контролировать и окружающий мир. Для второго партнера, чье тело используется его супругом, вопросом выживания становится возвращение себе контроля над собственным телом. И если вернуть этот контроль не удается, то контролируемый и используемый член пары начинает в свою очередь контролировать и использовать их детей. То есть это не просто вопрос нарциссического доминирования, а вопрос именно выживания. И здесь терапевту нужно обладать устойчивостью, чтобы сохранять определенный баланс в интерпретировании, не драматизируя излишне эту борьбу и тем самым не усугубляя чувство опасности членов пары, вынуждающее их защищаться не на жизнь, а на смерть. (КЛИНИЧЕСКАЯ ВИНЬЕТКА)…………… И здесь уместно будет сказать, что говоря о любых видах перверсии, нельзя не упомянуть фетиш как их прототип, его защитную функцию и степень влияния на восприятие реальности. По Фрейду фетиш является компромиссным образованием между одновременными признанием и отрицанием реальности, позволяющий, чтобы «инстинкт сохранял свое удовлетворение» и «одновременно уплачивалась должная пошлина уважения реальности». Этот успех, однако, «достигается за счет повреждения в Я, которое никогда не заживает, а со временем увеличивается». «Обе противоположные реакции на конфликт остаются ядрами расщепленного Я» /11/. Тач утверждает, что фетиши могут быть очень различными в спектре перверсных фенОменов. Так например фетиш как снижающий тревогу объект, помещаемый в сексуальную сцену, или перверсная фантазия, направляющая действие по определенному сексуальному сценарию, - значительно отличаются от массированной фетишизации в «перверсных отношениях». Цитируя его статью, «Фетишисткое поведение может служить для снижения самых разных видов тревоги: страха кастрации, стимулированного видом женской вагины или аннигиляционной тревогой, вызванной страхом поглощения объектом; страха, что тебя снова унизят, играя с тобой и соблазняя, а потом обесценят и отвергнут; страха испытать непомерную беспомощность, если тебя бросят….». В «перверсных отношениях» «все объектные отношения субъекта оказываются пропитанными враждебностью – с желанием причинять вред объекту и контролировать его, превращая в игрушку». /10/ Чем больше перверсия защищает от психотической тревоги и угрозы личностной дезинтеграции или освобождает от ощущения мертвенности, тем сильнее отрицание пугающих аспектов реальности, что приводит к нарушению восприятия реальности в целом. Главной же бессознательной целью перверсии является устранение инАковости объекта путем его дегуманизации, разрушения различий между поколениями и полами, а также за счет отрицания репродуктивной функции родителей и беспомощности ребенка. Если все равны и нивелированы, то нет ни зависти, ни конфликтов, ни страха, ни депрессии. При этом при исследовании клинических аспектов перверсного симптома с этой позиции учитывается не столько содержание манифестного сексуального поведения, сколько качество интернализованных объектных отношений и роль агрессии. С точки зрения парных аналитиков, опирающихся на концепции объектных отношений, парные сексуальные отношения взрослых людей являются наиболее близким аналогом первичного психосоматического партнерства младенца и матери из-за двух как минимум факторов: 1) сексуального контакта, то есть контакта одновременно эмоционального и интимно-телесного и 2)в силу этого неизбежно возникающего взаимного переноса членов пары друг на друга своих ранних доэдиповых отношений с первичным объектом. В качестве основополагающей психоаналитическими терапевтами этой школы признается идея Генри Дикса о превалирующем бессознательном выборе партнера по принципу «узнавания» в нем возможности повторить интернализованные отношения с объектами с надеждой удовлетворить в той или иной степени свои фрустрированные инфантильные потребности. Если говорить об обращающихся за помощью парах, детские истории которых содержат травму, то думая о бессознательном выборе партнера членами этой пары мы можем провести параллель с классической концепцией Фрейда о «навязчивом повторении» как попытке отреагировать инфантильную травму в актуальном настоящем с целью ее творческого преодоления. Пары обращаются за помощью в ситуации, когда из-за взаимных переносов и обоюдных проективных идентификаций как базового механизма межличностной коммуникации в сексуальной паре, связь каждого из членов этой пары с реальностью своего партнера как «другого» практически полностью утрачивается. Даже если она и имела место быть в момент начала их отношений. И поэтому одной из ключевых задач терапии является помощь каждому из членов пары в возвращении собственных проекций и их интеграции. Таким образом каждый из партнеров получает возможность восстановить свою собственную идентичность, целостность и относительную автономность, а пара в целом - возможность восстановить или развить взрослое парное отношение. Библиография:
|